Александр сладковский личная жизнь. Александр Сладковский: «Разумная жена - это залог успешной карьеры мужчины

Ведущая петербургского часа программы "Liberty Live" Татьяна Валович: Сегодня у нас в гостях главный дирижер государственного театра оперы и балета Петербургской консерватории Александр Сладковский. Александр Витальевич, сейчас такие даты, консерватория 140 лет празднует, театр, который раньше назывался оперной студией, 80 лет в этом году празднует, для вас лично, что такое петербургская консерватория, какая ассоциация возникает, когда произносят это сочетание?

Александр Сладковский: Для меня это - дом, в котором я вырос, причем я получал второе образование в Санкт-Петербургской консерватории, и я уже достаточно взрослым человеком, пришел студентом на первый курс, и эти 5 лет, которые пронеслись как один день, оставили в моем сознании и душе очень глубокий след. На самом деле, то, что 140 лет исполняется старейшему вузу нашей страны, без преувеличения можно назвать событием исторического и всемирного значения, потому что если мы вернемся к истории - с этим зданием, с этим домом связаны имена многих, многих известнейших исполнителей и музыкантов, и я очень горд тем, что по окончании консерватории получил сразу предложение подписать контракт с этим театром.

Татьяна Валович: Вы закончили и Московскую консерваторию, и Петербургскую, есть какой-то особый дух в Петербургской консерватории, есть ли вообще, может. подходы разные, музыкальные школы?

Александр Сладковский: Вы знаете, это очень сложно уместить в рамках этого эфира, это практически невозможно, и я не могу сказать, я буду неискренен, если я скажу, что где-то лучше, где-то хуже, существует объективная вещь, Санкт-Петербургская консерватория - это первооснова, вообще это первое профессиональное учебное заведение российское, которое закончил Петр Ильич Чайковский и уехал в Москву, в созданную там консерваторию, и начала преподавать в Москве, то есть, Петербург - это первооснвоа. И я не могу сказать о разницах каких-то или преимуществах, но то, что, например, как дирижер я имел возможность работать с живым оркестром - в Москве такого нет. У нас все дирижеры-студенты получают возможность раз в неделю подходить к живому оркестру и сдавать экзамены уже с первого курса с оркестром.

Татьяна Валович: Как раз уникальность существования уже с первого курса театра при консерватории, профессиональный театр осуществляет преподавательскую деятельность, наверное, это накладывает и какие-то сложности - как вы ощущаете?

Александр Сладковский: Вы знаете, я не могу сказать, что существуют, в принципе, какие-то сложности, существует очень сложный процесс, который связан с предоставлением молодым людям, которые начинают учиться в качестве певцов, которые получают образование дирижерское, балетмейстеры, молодые режиссеры, уникальность этого театра заключается в том, что они практически с первого курса имеют возможность ходить за кулисами, смотреть за работой своих мастеров и педагогов, профессоров, людей, скажем, из моего опыта я могу сказать, что, поступив на первый курс в класс профессора Чернышенко Владислава Александровича, я уже с первого курса имел возможность наблюдать его репетиции, его работу в театре.

Татьяна Валович: То есть, это своеобразные мастер-классы, которые помогают осваивать профессию?

Александр Сладковский: Это перманентный мастер-класс, изо дня в день, по часам расписаны репетиции, спевки, сценические репетиции, это постоянно действующий рабочий механизм, он, конечно, очень сильно отличается от театров, которые существуют в нашем городе, и у него задача совершенно другая, но надо вспомнить, что начинали свою карьеру, как певцы на сцене нашего театра такие выдающиеся певцы, как Атлантов, Нестеренко Образцова, Богачева, каждое из этих имен - это эпоха в исполнительном искусстве русской вокальной школы. Если говорить о дирижерах - и Юрий Иванович Симонов, и Юрий Хатуевич Тимерканов начинали как дирижеры свою практику.

Татьяна Валович: То есть, этот театр является своеобразным театром, который зажигает звезды - можно так сказать?

Александр Сладковский: Можно так сказать,

Татьяна Валович: Александр Витальевич, а сколько вы уже руководите оркестром?

Александр Сладковский: В этом году исполнится год с того момента, как я подписал контракт и закончил консерваторию.

Татьяна Валович: Сложно ли было прийти в новый коллектив? Вы как-то меняли? Подбираете ли вы музыкантов по своим каким-то критериям. Для вас, что главное для человека, который работает в оркестре?

Александр Сладковский: Для меня самое главное, пусть наши слушатели не подумают, что я склонен к высокопарному слогу - ни в коем случае, для меня самое главное то, чтобы традиции, которые на протяжении уже полутора веков почти развиваются, чтобы они имели продолжение, и то, что в Петербурге работал Чайковский, то, что в Петербурге работали Римский-Корсаков, Мусоргский, конечно, дух консерватории пропитан этими именами, и я думаю, что очень важно и невероятно почетно, что у меня была возможность получить контракт и продолжить работать, и делать то, что в моих силах, чтобы эти традиции не канули в лету.

Татьяна Валович: Каким образом строится ваш репертуар? Вы сами имеете возможность подбирать, или у вас есть какой-то диктат, потому что понятно, что есть и функции театра как образовательного учреждения?

Александр Сладковский: Мы стараемся таким образом строить работу, чтобы на основе репертуара, который у нас существует в театре, студенты проходили практику.

Татьяна Валович: Александр Витальевич вы свою жизнь целиком посвящаете творчеству, или есть и другие интересы? К той же политике как вы относитесь? Остается время, чтобы следить за жизнью?

Александр Сладковский: Как обычный человек, наблюдательно, я бы сказал так, к сожалению, повлиять на что-то практически невозможно, доверяю людям, которых мы выбираем. Мне кажется, это единственный способ не убить самих себя.

Татьяна Валович: А принимаете участие в выборах?

Александр Сладковский: Да, конечно.

Татьяна Валович: То есть, такая сознательная позиция... А как вы считаете, стоит ли вообще проводить референдумы, могут ли они как-то повлиять на изменения в стране?

Александр Сладковский: Я думаю, что нет, Мы действительно должны, наверное, воспитывать своих сограждан таким образом, чтобы они были в состоянии выбирать адекватно политиков, которые будут представлять их интересы. Это невероятно сложно, в моем представлении, референдум, на мой взгляд, человека, совершенно неискушенного в политике, мне кажется, это бессмысленная трата денег, средств государственных, и я считаю, что мы, общество российское, исторически мы должны доверять, идти за теми, кого мы сейчас имеем, кстати говоря, возможность выбирать.

Татьяна Валович: А вот в своем творчестве как дирижер политику с оркестром какую вы проводите? Что для вас оркестр? Инструмент, с помощью которого вы пытаетесь добиться, может быть, наиболее полного звучания произведения? Считаете ли вы, что это должен быть коллектив единомышленников?

Александр Сладковский: Вы знаете, любой оркестр - это государство в государстве, это как вам сказать... Сказать, что это инструмент - конечно для любого дирижера оркестр это инструмент, так же, как для любого оркестра дирижер - это человек, который организует звучание. И я хочу сказать, что, может, это связано с нашим российским менталитетом, может, потому, что так исторически сложилось, я работал на Западе и продолжаю периодически, я выезжаю туда с различными оркестрами и наблюдаю оркестры даже не хай класса, а почти самого высшего уровня по мировым рейтингам - я хочу вам сказать, что, к сожалению, как это не прискорбно, но российский опыт говорит о том, что диктатура неизбежна. Диктатура не в смысле дубины, насилия, а в смысле отношения людей к своему делу. Единомыслие приходит тогда, когда люди верят своему руководителю и идут за ним. Не слепо, но если у руководителей есть ясность, куда вести за собой оркестр - тому примеров очень много в нашей стране, и вчера, и сегодня, я очень надеюсь, что наша традиция, опять-таки к вопросу нашей первоначальной беседы - традиция эта никуда не уйдет в России... Потому что, к сожалению, в церкви демократии быть не может. Вот какая политика... И если музыканты в оркестре начинают вставать, бродить во время репетиций и подсказывать в полный голос, я такое вдел в одном западном оркестре - не очень хороший оркестр, оказалось на концерте. Поэтому речь не идет о диктатуре в чистом виде, а речь идет о том, что, к сожалению, без...

Татьяна Валович: Дисциплины?

Александр Сладковский: ...Дисциплины - какое-то слово тоже немножко угловатое, режет слух, мы, на самом деле, ничего не сможем в стране сделать, ничего не сможем сделать в театре или отдельно взятом оркестре, если у нас не будет понятия, куда мы идем, если мы не будем верить своим руководителям, и если мы будем пытаться друг друга обмануть - ничего из этого не получится. И та тенденция в государственном масштабе, которую я наблюдаю сегодня, как опять-таки человек, который со стороны может судить, она меня радует, она меня радует, потому что я вижу, что фокусируется картинка, вижу какие-то очертания того, что происходит.

Татьяна Валович: А вас не пугает, скажем, усиление правоохранительных структур власти?

Александр Сладковский: Что вы имеете в виду?

Татьяна Валович: Усиление роли ФСБ, возвращение, может, к старым порядкам, когда все было подконтрольно?

Александр Сладковский: В Америке тоже говорят, что усиливали и тратили безумные средства, вот где правда, где она, скажите мне пожалуйста? И кому я должен доверять, если в Америке в самой супердержаве, как это говорят, врезаются в дома огромные "Боинги", в самой демократической стране - о чем можно говорить? Вы знаете, я немножко, может, запутался, но мне кажется, что должен быть порядок.

Татьяна Валович: Александр Витальевич, в начале октября в Петербурге будет второй международный конкурс консерваторий, вы будете принимать в нем участите?

Александр Сладковский: Нет, я буду наблюдать. Я не буду принимать участие. Это сугубо в рамках консерваторских программ все происходит, и я очень рад, что у нас будет столько гостей из разных стран. Это очень представительный форум, мы в это время будем заниматься своей рутинной работой.

Татьяна Валович: А каково ваше вообще отношение к проведению международных конкурсов, к участию должны ли коллективы стремиться?

Александр Сладковский: Противоречивое, но в данном случае это же не конкурс.

Татьяна Валович: Это как фестиваль, можно сказать....

Александр Сладковский: Да, это фестиваль, это приезжают лучшие из лучших из разных учебных заведений, из разных стран, обмениваются опытом, как водится. А что касается конкурсов международных - вы знаете очень противоречивое у меня к этому отношение. Как правило, конкурсы - это битва титанов, а не учеников. Это мировая практика, это нормально, это естественно, и вы знаете, профессия очень высокооплачиваемая, если говорить о дирижерской или вокальной профессии, и это самая высокооплачиваемая профессия в мире.

Татьяна Валович: А в России?

Александр Сладковский: В России мы постепенно приходим к каким-то мировым стандартам. В Росси это тоже почетная и престижная профессия - певца и дирижера.

Татьяна Валович: Какова ваша мечта?

Александр Сладковский: Это секрет.

Худрук Госоркестра Республики Татарстан - о Караяне, нездоровой любви общества к разоблачениям и тирании дирижеров.

Не так много культурных явлений в России, возникших буквально на наших глазах: одно из них - возрожденный из пепла Госоркестр Республики Татарстан, сделанный «от и до» дирижером Александром Сладковским за семь лет.

А ведь это так важно - видеть творческий организм на взлете: то они «берут высоту» с симфониями Брукнера и Малера, то разбивают сезон на четыре собственных тематических фестиваля, то записывают в месячный срок (!) все симфонии Шостаковича, то покоряют лучшие залы Европы и России (как недавно произвели фурор концертным исполнением оперы «Иоланта» Чайковского).

Всё бы это могло подтолкнуть маэстро Сладковского к «бронзовению», но он как был, так и остается открытым, цельным, настоящим, а потому с ним легко безо всяческих умных словес обсудить краеугольные моменты музыкальной жизни. Итак, поехали…

«У нас с Мацуевым - лаборатория!»

Александр Витальевич, спрашиваю то, что мне самому интересно, о чем сам размышляю. Вот перед нами фигура Баха. После смерти был забыт на довольно продолжительное время.

Потом его «реанимировали», и с тех пор он становится основой основ. Но дело ведь не только в красоте музыки, он создает зону актуальности, порождает смысловые цепочки, которые можно передавать дальше и дальше…

Слушай, для исполнителей Бах - это в чистом виде история музыки, такая какая есть, без приукрас. История стилей. Архитектура музыки. И тут музыканты - счастливые дети, которым свыше преподнесли такие невероятные подарки в лице Баха, Генделя или Моцарта.

Тут пример Дениса Мацуева очень показателен. Вот говорят, что «Мацуев - рахманиновский интерпретатор». Это не совсем так. Я с ним что только не играл - от Моцарта до Стравинского и Щедрина, - пережил всё это от корки до корки. В чем его сила?

Вот говорят - «а он - паблисити», «его приглашают на телеканалы», «а он там шутит», - вот потому и приглашают, потому что это - абсолютный уникум, который владеет любым стилем. И я сам тоже к этому стремлюсь - постижению стиля.

И для меня тот же Бах - с чего мы начали разговор - это не просто красивая музыка. Это сотканная история, которая теперь передается из поколения в поколение, и мы наблюдаем развитие этой стилистики.

- Много баховских и моцартовских современников ныне забыто…

Из опыта могу сказать: автоматически забывается музыка, которая не столь талантлива. Ну что может быть рядом с Чайковским или Шостаковичем? Это самые исполняемые композиторы в мире!

Вот мы играли «Иоланту» Чайковского, и там в либретто много - про слёзы. И потом солисты мне говорили после спектакля: «мы сами в шоке, еле сдерживались». У них связки сводило, горло пересыхало, ком стоял… почему? Потому что весь зал рыдал. Вот это то самое, ради чего творил Чайковский или Бах. Музыка - самый сильный способ очищения души.

- То есть здесь можно спорить с терминологией: дело не в актуальности, а в очищении…

Они очищают. И чем больше охват аудитории, тем больше для этого шансов. Возьмем Татарстан. Не случайно же на ровном месте появился такой оркестр, о котором сейчас не говорит только ленивый. Значит, был на то запрос в обществе.

И тут же нашлись средства, возможности, люди… то есть и зрители, и музыканты оказались остро мотивированы. Запрос души. И вы не представляете, сколько я сам слез пролил над пассакалиями и фугами Баха: там космический запас музыкальных кодов!.. На тысячелетия вперед.

- Вы считаете - на тысячелетия?

Думаю, да. Это как первоисточник. Основа. Можно, конечно, думать - а кто стоял рядом с ним… но история сама сделала выбор.

- Хотя сам Бах не думал, что так получится.

Никогда! Он ушел нищим, его дети умирали от голода. Бах просто творил, был такой коммуникатор: ему это всё приходило, он записывал в ноты, и спустя многие годы эта музыка всплыла на поверхность, к счастью, не была утрачена.

- И мы не можем ощущать - что останется от нашего времени, а что нет?

Нет. Ну, понятно, что музыка Шостаковича - как обожженный кирпич, проверена временем. А дальше… это загадка.

Но и из Шостаковича в цифровой век вынут уже другие смыслы, а не Великую отечественную войну и блокаду Ленинграда.

Блокада была ужасным испытанием, но правда заключается в том, что даже сейчас уже далеко не все об этом знают… да, музыка пишется в контексте времени, но гений в том и заключается, что становится шире любого контекста.

Мравинский говорил: важно - не сколько дней ты провел за партитурой, а сколько ночей. Как вы для себя открываете дирижера? Как с ним общаетесь?

Всё, что касается ночи - это всё очень интимно. Я не могу вам сейчас рассказать, как я переживаю какие-то фантастические моменты с женщиной, любовные потрясения… Ночные размышления о музыке - сродни этому. Это самая близкая аналогия. Прикосновение к партитуре - это как свидание, которого трепетно ждешь, и ты не знаешь, чем оно закончится.

- Непредсказуемо?

Абсолютно. Почему какие-то симфонии уходят из контекста, звучат реже, чем другие? Потому что разные уровни возбуждения. А чем сильнее эти переживания (это я могу сказать точно из своего опыта), тем ярче получается картина в окончательном написании, в звучании на концерте.

- Вот вы лично выходите к оркестру на репетиции с уже готовым решением?

Всегда. Генерально - да. Репетиция - это полигон, на котором ты можешь попробовать разные технологии: тембральные, акустические… Решение всё равно уже в тебе. А если его нет, то просто нельзя появляться перед оркестром. И этим, кстати, болеют очень многие дирижеры…

Ну представляете, каково вам было записывать всего Шостаковича за месяц, когда надо было прийти с готовым решением на каждую симфонию…

Послушай, прежде чем записывать, мы его в сезоне сыграли. Всего. Огромная подготовительная работа. И для меня было важно не просто его «проиграть», а постичь. А если бы мы, не играя прежде, записывали бы его с листа, то даже, стоя на голове, ничего бы не получилось. Даже под страхом смерти.

Правда. Поэтому когда нам говорят - «вот вы с Мацуевым часто играете», - ну и слава богу, потому что, играя в Казани или на многочисленных фестивалях Дениса в регионах, мы, по сути, создали с ним совместную исполнительскую лабораторию: смысл нашей работы не в том, чтобы сыграть хорошо или плохо, а в том, чтобы постичь те или иные смыслы, те коды, которые мало кому удается расшифровать. А постижение не терпит суеты, оно требует времени.

Это редкий случай, когда у дирижера с пианистом возникает лаборатория, - спроси сейчас у кого: а у тебя с кем лаборатория? Никто и не скажет… ну да, удобно кому-то с кем-то раз в сезон сыграть по-дружески.

Нет, слава богу, у нас с Денисом действительно лаборатория, я на этот счет много думал. У нас было много потрясений, но они все не спонтанные, но подготовленные. И я рад, что, тем самым, мы стараемся показать пример служения музыке. А не просто - сыграли и сыграли, ну хорошо, ну молодцы, ну ребятки - супер! Не надо - супер, проживание нужно. Про-жи-ва-ние. Для меня только это и имеет значение.

То есть ваш дуэт - это пример такого тактильного, человечного отношения к музыке, не умозрительного, не метафизичного…

Конечно, пример с Денисом не уникален, это есть и у других музыкантов, но, увы, в большинстве случаев суть уходит на второй план. Сейчас главное - касса, зрительская любовь, медиа, пиар. А вот постигать суть музыки людям некогда.

Ну, слушай, жизнь проходит - какая там суть?! Ну? К сожалению, но это так. И это повсеместная тенденция, которая девальвирует невероятно отношение к искусству. Пиар, народная любовь - это всё хорошо, но это вторично. Для того, чтобы любовь была - надо работать много и по-настоящему.

«Караян был не просто пиарщиком, за ним стояло великое содержание»

- К вопросу об общении с композиторами: часто мне музыканты рассказывают, как общаются с иными гениями «напрямую», ведут диалоги, спорят…

Ох. Наверное, меня коллеги уличат в поверхностности: меня вообще не интересует биографический контекст. Меня трогает только музыка, - а каким образом она написана, при каких обстоятельствах, это уже такая препарация.

Всё-таки я практик. Я отношусь к профессии не как исследователь, а как интерпретатор. Ну да, мне скажут - «Ну как можно трактовать сонаты Бетховена, не зная исторического контекста?». Ребят, да всё это полная чушь. Потому что музыка сама за себя говорит. Она самодостаточна.

Я не хочу сказать, что не надо знать исторических контекстов, но не надо это возводить в фетиш. Чтобы мне передать тот смысл, который я прочел в «Иоланте», мне не надо выключать свет, делать каких-то эффектов, мне не надо запахом ладана наполнять закулисье, чтобы мои артисты под кайфом лучше играли. Самой «Иоланты» достаточно: у солистов ком в горле, потому что они видят плачущий зал. Всё остальное - от лукавого.

Смотрите, вот перед вами партитура одной из симфоний Малера. И вам для этого не надо с ним встретиться на звездном мосту и задать пару вопросов?

Да, я слышал, что такие встречи у иных случаются, и считаю это неким психическим отклонением. Когда дирижеры говорят музыкантам - знаешь, я вчера с Моцартом разговаривал ночью… нет, ну когда выпьешь и говоришь такое ради хохмы, - это одно.

А вот на полном серьезе - это либо клинический случай, либо из области «старик, это уже совсем не смешно». Нет, мне не надо с Малером встречаться. Достаточно того, что он БЫЛ. И я боготворю его.

А самое смешное, что вот встретишься с ним, а он скажет - «да это вообще у меня неудачная вещь, не хочу обсуждать».

И разочаруешься. Такая встреча будет самым глубоким разочарованием. Бред просто. Разве нет? Зачем встречаться с ними? Если переходить на метафизический язык, наши души и так близки уже тем фактом, что и он - композитор - выбрал музыку в качестве профессии, и я выбрал как дирижер.

Мы сейчас - дети этих богатейших родителей, которые нам оставили такое наследство. От Баха до Щедрина. Кто как этим наследством пользуется - другой вопрос.

Герберт фон Караян - настоящий кумир для дирижеров, но как вы для себя решаете эту фигуру? Ведь его упрекают и в служении нацизму, и в том, что он коммерциализировал классическую музыку, задрав непомерно гонорары… его память соткана из противоречий.

Для любого дирижера, поверьте, Караян - пример для подражания. Он был иконой стиля. Модник. Красавчик. Пикировал с высоты в восемь километров на собственном самолете, ставил рекорды. И на этом самолете он сам перелетал в разные страны Европы, дирижируя то в одном зале, то в другом. Это абсолютно легендарная личность. Ну какой дирижер что тут вам скажет… этому либо завидуют, либо к этому стремятся.

Знаешь, в чем самое главное противоречие? Наше время исказило его фабулу. Его фабула заключалась в чем? Да, пиар - очень важная вещь. Но. Любой пиар должен быть содержателен, он должен иметь под собой основания. Караян не пропагандировал свои запахи или свою прическу. Да? Он был великим интерпретатором. И оперным, и симфоническим, каким угодно.

Он оставил гигантское наследие эталонного качества. Его пиар был зашкаливающим в свое время. Так же как и пиар, допустим, Сальвадора Дали. Но я это связываю только с зовом тех лет - 60-70-х годов XX века.

То есть - чтобы точнее сформулировать - это было НОВО для тех лет. Чем великие и воспользовались. Не то что - «ах он негодяй, пиарился», а это был абсолютно новый контекст отношений, новая медийная практика…

Это было веление времени. А сегодня… сегодня время над этим посмеялось, потому что мы видим, что посредством пиара из любого «ничто» можно сделать «что-то». Ну не знаю, из насмешки сделать «мировую премьеру». Из насмешки просто!

- А вы что сейчас имеете ввиду? Хотя я догадываюсь…

Не важно, что я имею ввиду, я же могу не всё говорить… имею право. Смотри, просто сейчас время пиара, который не имеет отношения к содержанию. Это гигантская беда наша. Потому что Караян был не просто пиарщиком, он был гениальным пиарщиком самого себя.

Но он оставил бесценное наследие, которое до сих пор питает умы и внутренний слух людей. Это не просто «А вот я - Караян, я дирижирую с закрытыми глазами»; он передавал смысл музыки! А сейчас мы можем легко пиарить то, что не имеет ни смысла, ни содержания… вообще ничего! Это насмешка времени.

Почему? Потому что отношение к подлинному, - к эталонам, к мерам вещей, - очень сильно девальвировалось. Подлинники утрачены. И сегодня белое - это черное, а черное - белое. Повсеместно. В любом направлении.

Сейчас на кучу дерьма можно сказать, что это шедевр. И если это скажет «уважаемый» в кавычках критик, то все тут же подхватывают - да-да, это шедевр, давайте все об этом говорить. Время ржёт над нами. И все равно мы никуда от традиции не денемся. А те, кто ее нарушают, рано или поздно вылетят из этой центрифуги как мыльные пузыри…

До конца про Караяна - ему ставят в упрек: а вот, он открыл этот ларчик коммерции. Но не он, так другой бы открыл. Другой великий…

Караян был великий. Время все равно бы к этому подтолкнуло, это объективная реальность.

- Пошли развиваться бурно звукозаписывающие компании…

Ну конечно. Его англичане вытащили. Он оказался в нужное время в нужном месте. Вопрос не в этом. Ведь куча его современников тоже оставила свои следы в истории. Я говорил с выдающимися критиками по-настоящему, с очень мудрыми людьми: вот при всем уважении к Бернстайну, который бесспорно был абсолютно гениальным музыкантом - композитором и дирижером, - но если сейчас поставить на весы его и Караяна, то их просто невозможно будет даже поставить вместе…

Что делает время? Оно акцентирует внимание на главном. Записи Бернстайна, некогда тоже имевшие бешеный маркетинговый успех, невозможно даже попытаться сравнить с записями Караяна по содержательности, глубине и отношению к музыке. Бернстайн был неподражаемым мастером эффектов, но вот он и остался в памяти как мастер эффектов… это шоу.

А Караян не просто прочитывал музыку, он ее познавал. В этом гигантская разница.

Как дирижер объясните: почему Караян часто дирижировал без партитуры, а когда его заставляли при Гитлере - он клал ее на пюпитр вверх ногами?

Послушай, многие дирижеры говорят - ну, это понты. На самом деле, если ты знаешь произведение наизусть, то партитура тебе очень мешает. Хотя бы тем, что надо переворачивать страницы. Тосканини тоже не дирижировал по партитуре.

А Тосканини для Караяна был как бог, Караян на велосипеде ездил в Парму по горам, чтобы его услышать и увидеть. И Аббадо тоже без нот дирижировал: мне очевидцы рассказывали, что он чуть ли не сам писал партитуру… такая степень глубины знания. А не просто когда знаешь, что сейчас в басах происходит или в медных…

Караян одним из первых сказал, что партитура звучит тогда, когда ты слышишь ее внутренним слухом. И сидя в горах Северной Италии (в момент денацификации, когда он прятался от ловцов за нацистами), и не имея оркестра, Караян заново начал постигать профессию.

Он изучал инвенции Баха внутренним слухом. А это очень сложная штука, на самом деле. Когда пять голосов звучат абсолютно независимо друг от друга, а ты их можешь одновременно вести пальцами.

И вот почему Мравинский говорил про ночи - ночью идеальное время для того, чтобы ничего не мешало слышать всё, что происходит внутри тебя. Нет шумов посторонних, шума улицы, сигналов машин, мигалок полиции или скорой помощи. Ты в этой темноте погружен в космос.

Вот что делал Караян: он время коротал таким образом, он развил в себе феноменальную способность всё слышать внутри. Да, без оркестра. Он в этот момент учился по-настоящему властвовать собой. Такие паузы даже необходимы. И очень правильно этой паузой воспользовался. И стал сильнее, чем был.

«Дирижер не должен раздавать конфетки и гладить по головке»

Я до интервью прослушал аудиозапись одной из репетиций Тосканини, где он орет на музыкантов… и Марис Янсонс в одном из интервью говорил, что Тосканини бы в пять минут сегодня выкинули из любого оркестра - грубость категорически запрещена. Но Тосканини тоже был человеком своего времени?

Для себя я это решаю очень просто. Вот посмотрите тренировки любой спортивной команды. Той, которая не просто играет, но и выигрывает. Ну нет там такого, что тренер ходит и всех хвалит, гладит по головке и дает конфетку. Понимаешь? Идет жесткий принцип взаимодействия. И все понимают, что тренер - это тот самый цепной пёс, который мотивирует разными способами.

И дирижер должен владеть широким спектром мотиваций. Не просто кричит или топает ногами, а может и пошутить, и испепелить взглядом, может кого-то выгнать. И так далее. В России есть дирижеры, которые являются хозяевами, худруками своих оркестров. И, как настоящие домостроевцы, они переживают за судьбу коллектива. И для этого надо уметь давать по голове, когда это необходимо.

Для меня, как для человека, который живет в России всю жизнь, и на Запад выезжает достаточно редко и то со своим оркестром, - для меня нет такого компонента как «хороший дирижер». «Хороший дирижер» по российским понятиям - это абсолютно немощное существо; поверь, ни Гергиев, ни Темирканов не заискивают со своими музыкантами, не дают им конфетки.

Но у них звучат оркестры, и они известны на весь мир. Есть и дирижеры, исповедующие иную религию, мол, музыкантов надо хвалить. Ну так эти музыканты сидят у них на шее, болтают ногами на груди. И это в звуке отражается сразу же.

Просто есть традиция определенная. И Тосканини - эталон этой традиции, и Никиш до него, и другие мастодонты… А вы думаете, оркестранты любили Голованова? Да нет, конечно! Его ненавидели! Он был тираном и деспотом. Так же как Тосканини, Мравинский, Светланов.

Но эти люди - феноменальные образцы служения. Они не искали хорошие слова и добрые пожелания. У них была мистическая миссия, и они ей следовали максимально искренне. Шлепали по пюпитру партитурами, ломали палки об пульт.

- Мужское начало уйдет, если не ломать…

Ну дирижер не может быть пай-мальчиком. Дирижер, который не может шарахнуть по пульту ладонью, он становится кастрированным. Кто такой дирижер? Это полководец. А разве можно представить Жукова, который перед всеми бы извинялся и гладил по головке?

Так что всё это чушь полная про диктатуру… без этого нет звучания. Оно может быть, но для этого нужна другая формация. Мариса я понимаю прекрасно. Был бы я там, на Западе, я, может, был бы вынужден по-другому к этому относиться. Они там и живут, извините, по-другому. Другие уклады. Их и заставлять не надо. Нам до этого, как до Луны. Пока еще.

- А у нас-то что?

Если русскому музыканту сказать: вот тебе неделя выходных, за эту неделю выучи симфонию… он через неделю придет и ничего вам не сыграет. Потому что - ну мало ли, что ты ему сказал. Это тебе надо. А ему это не надо, у него выходные. Ну другой менталитет.

А на Западе веками отработано: дается музыканту задание и на первую репетицию он приходит не «сырым», а с выученным материалом. И вот в этом сегодня преимущество казанского оркестра: я требую, чтобы оркестр пришел с выученным текстом, знал, о чем будет речь. Тогда можно начинать заниматься чистым творчеством. У меня очень жесткая организация!

О жесткости. Часто можно слышать упреки в адрес тех или иных конкурсов - кого они выпускают? Художников или спортсменов?

В определенном возрасте, на старте надо познать этот стресс. Ну интересно же - чем закончится? Момент адреналина должен присутствовать. И у тебя другого способа мобилизовать свои ресурсы просто нет, кроме как через конкурс.

Он как открытое окно дает кислород, чтоб человек смог взлететь на более высокую орбиту. Так что я ничего в конкурсах плохого не вижу. Плохое в том, что люди, пройдя через него, говорят - «жизнь удалась, я всё выиграл», и далее останавливаются в развитии. Это порочно, конечно.

«Все талантливые люди с прибабахом!»

Мне интересна ваша позиция вот на какой момент: вы знаете все секс-разоблачения с Харви Вайнштейном, а если ближе к музыке - с дирижером Ливайном, которого отстранили от оркестра за подозрения в домогательствах столетней давности… понеслась волна.

Видимо, общество дозрело до новой этики. Когда-то домогаться было нормой, сейчас это вызывает вопросы. Но я боюсь, что это приведет в итоге к некой стерильности, мы получим существо третьего пола, гомункула.

Слушай, конечно, мораль и этику никто не отменял. Но также никто не отменял личную жизнь людей. Ужас-то в том, что сейчас при помощи современных технологий можно вскрыть переписку любого, все это выложить на всеобщее обозрение.

Ну в конце концов, если говорить про случай Ливайна: мне кажется, что всё это притягивается за уши, имея одну только цель - опорочить. Существует масса методик и механизмов, образовался целый класс СМИ, который специализируется на инсайде…

Ну да, огромный информационный тренд, куча инсайдерских телеграмм-каналов, открыто объявляют: пишите нам в личку о ваших корпоративных дрязгах, всё с удовольствием опубликуем…

Ну да, хочется всем посмотреть какая грудь у той или иной телеведущей. Но в итоге-то - что мы получаем? Вся эта инсайдерская волна - это тоже отсутствие этики. Потому что люди, по-хорошему, не должны этим интересоваться.

То есть, грубо говоря, разоблачая Ливайна или Вайнштейна, и смакуя эти разоблачения, люди не понимают, что в самом факте разоблачения и смакования еще бОльшая аморальность и неэтичность.

Нет, а что - двадцать лет назад об этом никто ничего не знал? Да чушь. Все прекрасно знали. Просто сейчас, наверное, потребовалось освободить место Ливайна для какого-то другого, условно говоря, извращенца.

Все люди - порочны. Любой человек, тем более, творческий, тем более артист - да все чокнутые. Нет такой гребенки, по которой можно всех выровнять и сказать - да, вот он хороший, вот он молодец. Все талантливые люди с прибабахом.

Ну зачем это все вываливать на потребу публике? Да все прекрасно знали давно, что Ливайн любил… вот это направление в сексуальном искусстве. Но и работал прекрасно, все знают его достижения. О чем тут говорить?

Он сейчас несчастный, больной человек, у него Паркинсон. Но для чего, блин, понадобилось поднимать скандал? Я правда не понимаю. Не убил. Не принуждал. Не растлил. Все это происходило добровольно, я уверен. Да загляни сейчас в телефон к любому - что там происходит, мамочки! Это такое откровение будет.

Но это нельзя опубликовывать, потому что это развращает людей. Это еще больше раскачивает аморальность. Вместо того, чтобы люди занимались своим развитием, мы показываем, что у наших кумиров дырявые носки и трусы без резинки… Это чушь дешевого уровня, но она повсеместна.

- А закончим все-таки музыкой: Рикардо Мути говорил, что нельзя на репетициях мириться с рутиной…

Ну какая у нас рутина, ну что ты. Мы-то сезон выстраиваем из произведений, которые сами любим и жаждем к ним прикоснуться. Вот закончилась «Иоланта», и я уже жажду «Зимние грезы». Потом по плану - Шостакович, Реквием Верди, Седьмая Малера, - я всё это жажду!

Рутина, знаешь когда? В каком-нибудь заштатном театре, в котором идет с купюрами «Спящая красавица», эти котики, пупсики-шмупсики, и музыканты сидят там за 5000 рублей, и думают - ну когда же это закончится всё?

А когда у тебя такие классные музыканты, солисты, произведения, - это счастье! Наш сезон - сплошное приключение. Годы пролетают как миг. Семь с половиной лет у меня прошло на посту в Госоркестре РТ, а такое впечатление, что я только вчера приехал в Казань. Тут не до рутины! Жизнь!

- А Штокхаузена вы хотели сыграть, но пока не берете?

Пока нет. Мы с Пендерецким потихонечку решаем, Лигети у нас будет в следующем году (что ранее в Казани вообще не звучало). Нельзя сразу родить ребенка, мы проходим пока другие ипостаси. И это благодарное ощущение бурлящей жизни - видишь горящие глаза, и ради этого стоит жить.

Александр Витальевич Сладковский – заслуженный артист России, главный дирижер Государственного симфонического оркестра Республики Татарстан. Человек творческий, неординарный, волевой, требовательный как к себе, так и к другим. Накануне Второго международного фестиваля «Рахлинские сезоны» мы побеседовали с маэстро после репетиции оркестра прямо в его гримерной.
- Как проходит Ваш обычный день? Что Вы успели сделать уже сегодня?
- Сегодня я успел написать письмо внуку Рахманинова – Александру Борисовичу: мы обсудили мой приезд в Казань. Ответил вдове татарского поэта Равиля Бухараева: она заканчивает работу над либретто на заказанную мною оперу на татарский эпос, которая называется «Белый волк». Успел привести себя в порядок, выпить кофе, выкурить трубку, переговорить со своими концертмейстерами о ближайших планах, грядущей работе. После репетиции у нас ревизия инструментов Министерством финансов РТ. Потом у меня будет несколько встреч с ректором Консерватории и множество текущих дел: от ремонта крыши до работы над дисками.
- Как происходит подготовка к репетициям?
- Профессия дирижера на 98% - профессия внутреннего слуха. Я показываю на сцене то, что миллиарды раз уже проиграл внутри себя и добиваюсь той звуковой картины на сцене, которую услышал. Моей работы не видно и многие спрашивают: кто такой дирижер? А для чего он? Мне сложно сказать, чем я занимаюсь и как я готовлюсь. Несмотря на то, что я много знаю о музыке, я ужасно много не знаю о музыке. Моя работа заключается в том, чтобы постоянно познавать. У меня нет конечной точки развития, это меня вдохновляет. Чем дольше я сумею сохранить этот тонус, тем лучше у меня будет звучать оркестр.
- Владеете ли Вы музыкальными инструментами?
- Уже нет. Я владею сейчас оркестром. Для того чтобы играть на инструменте – надо часами заниматься, у меня нет для этого времени. Я очень люблю играть на рояле. Иногда проигрываю прелюдии Баха, Рахманинова – что-то в пальцах ещё осталось.
- Как проходило Ваше становление как дирижера?
- Я учился музыке с 5 лет. А в 13 лет я увидел Темирканова, который дирижировал в Москве Государственным оркестром России и я был этим очарован. Помню это до сих пор. До 16 лет всё-таки я думал, сомневался. С самого детства я любил музыку, учил произведения для себя, сверх учебной программы. Это была моя страсть, я находил в музыке ту свободу, то измерение, в котором мне было комфортнее всего, и я решил сделать ее своей профессией.
- У вас существует свой художественный ритуал?
- Выкурить трубку и выпить глоток крепкого чая.
- Музыка подвластна всем или это удел избранных?
- Есть такое выражение – культурная гигиена. Музыка – многогранна, многосложна. Её нельзя применить к какой-то категории слушателя. Музыка – универсальна. Она может удовлетворить запрос любого слушателя. Чем больше слушателей, знатоков и любителей классической музыки, тем культурнее общество. Классическая музыка существует для того, чтобы души были здоровы.
- Почему, на Ваш взгляд, в мире музыки правят мужчины?
- Боюсь философствовать на эту тему – просто это данность. С другой стороны замечу – насколько удачно у мужчины складывается карьера, во многом зависит от той женщины, которая рядом с ним. Я склонен думать, что мужчина – это сила, но есть ещё что-то неведомое, которое может эту силу удесятерить. Роль женщины велика, женщина вдохновляет, помогает и поддерживает.
- Как привить детям любовь к музыке?
- Сейчас мы будем делать абонемент для школьников «Уроки музыки с оркестром». Публику надо воспитывать «с младых ногтей». Мы пригласим детей на репетиции оркестра, и я в живом общении буду им рассказывать о музыке. Надо, чтобы они с детства понимали, что дирижер – это не дяденька, который красуется, виляет хвостом и машет руками, дирижер – это человек, который формирует звуковую картину, он из хаоса звуков, из огромного количества красок и возможностей оркестровых тембров благодаря композитору приводит музыку к целостному произведению.
- Может ли оркестр играть без дирижера?
- Существует мнение последние два-три десятилетия, что дирижирование – это нечто прикладное – встал, подирижировал, и всё само собой сложилось. Дирижирование – это профессия. Я учился этой профессии в совокупности 10 лет. Я закончил 2 консерватории – Московскую и Петербургскую.
- У южноамериканских индейцев рассказчик, который обращается к большой аудитории, поворачивается к слушателям спиной и обращает свой взгляд в глубь хижины. Он не отвлекается на людей и полностью погружается в свой рассказ. Здесь напрашивается сравнение – во время исполнения дирижер завладевает вниманием аудитории через оркестр, существование внешнего мира прекращается. Есть ли в этом своя магия? Что происходит в голове и душе в этот момент?
- Это магия чистой воды. Это слаще всех самых приятных ощущений. Наверное, поэтому все хотят быть дирижёрами (улыбается).
- Бывало ли желание повернуться в зал и посмотреть на реакцию зрителей во время исполнения?
- Бывают такие моменты, когда играешь на бис и поворачиваешься к зрителям, чтобы они аплодировали оркестру, так устанавливается контакт. Дирижирование, как сказал Римский-Корсаков, – самое тёмное дело в музыке. До конца 19 века дирижёры стояли лицом в зал. Это было связано с тем, что спиной к Его Величеству стоять было нельзя. Со временем это видоизменилось.
- Можете ли Вы определить, когда музыканты не в форме, или ошибаются?
- Если правильно поставить дело – такого быть не может. У нас есть определённый алгоритм работы оркестра, классический – его изобрели 200 лет назад. Музыкант должен ежедневно выполнять и соблюдать эти правила – в этом и есть сложность его профессии, она немножко монотонная. Ты обязан каждый день учить новые партии, обязан знать текст и репетировать так, чтобы «отскакивало от зубов». У нас очень строгий порядок в этом смысле. В этом и есть качество оркестра – в отношении каждого из музыкантов к делу, которое он делает.
- Вы много гастролируете. Как ваша семья относится к этому?
- Хочу сказать, что я не сторонник частых поездок. Как говорят гурманы – кушать надо не много, но вкусно. Ездить надо не часто, а наверняка. Смысл в том, чтобы вывести оркестр на такой уровень, чтобы мы были востребованы на мировых площадках. Раньше я много ездил как дирижёр, это колоссальная практика, но сейчас у меня нет на это времени. Сейчас у меня есть цель, и я не хочу размениваться. Для того, что мы имеем сейчас, нет необходимости ездить. Дело здесь не в количестве, а в качестве. Мне очень повезло, потому что моя жена до того, как я приехал в Казань, вела мои дела, переговоры, гастроли, расписания. Сейчас она так же занимается организационными вопросами и является по должности моим заместителем. Она руководит всеми процессами, которые обеспечивают творчество. То есть до вечера мы заняты каждый своими делами, а потом до ночи работаем, обсуждая какие-то моменты, решая всё то, что не успели решить. У нас есть общий интерес, общая цель, которым подчинена наша жизнь.
- Есть ли у Вас любимый фестиваль? Расскажите о нем.
- Для меня в хорошем смысле экстремальным и очень показательным является фестиваль «Крещендо» Дениса Мацуева. Туда приезжают музыканты, которые сделали блестящую карьеру в России и за рубежом, это молодые ребята. Экстрим здесь заключается в том, что мы собираемся в день концерта и в течение четырех часов динамично, тонко и слаженно взаимодействуем. Эти темпы меня очаровывают. Из масштабных и серьёзных событий в российском пространстве – это самый мощный фестиваль. Собираются старые друзья, и все получается на высшей точке кипения, незабываемо.
- Вы являетесь основателем и художественным руководителем четырех международных музыкальных фестивалей в г. Казани. С какими трудностями Вы столкнулись в процессе их организации?
- Существует одна трудность – за темпами, которые мы задали, общество не успевает. То, что люди делают несколько лет, мы сделали за год. Мы вышли на уровень хорошего европейского коллектива. Для людей, которые раньше только наблюдали за этими процессами то, что мы делаем – шок. Для того чтобы люди поняли, что происходит в Казани на культурных просторах, надо еще пару лет.
Светлана Семеновых, Анна Главатских

Худрук ГСО РТ о заполняемости ГБКЗ им. Сайдашева в 122%, увольнениях прямо с репетиции и приглашении от дочери Ростроповича

Сегодня в государственном концертном зале Мадрида пройдет очередной концерт испанского тура ГСО РТ. «Свое 50-летие оркестр встречает на пике формы», — не без оснований считает его художественный руководитель и главный дирижер Александр Сладковский. В ходе интернет-конференции с читателями «БИЗНЕС Online» маэстро рассказал о будущих 80 эфирах на канале Mezzo, посетовал на пассивность татарстанских композиторов и рассказал, чьи портреты в молодости висели у него в спальне.

Александр Сладковский: «Я забочусь, чтобы публика после каждого концерта была заряжена позитивом и распространяла добрые флюиды вокруг себя. Может быть, это очень примитивно, но зато честно. Все остальное — суета и краснобайство»

« В СУХОМ ОСТАТКЕ — ОЩУЩЕНИЕ ПОБЕДЫ И ГОРДОСТЬ ЗА РЕСПУБЛИКУ»

— Александр Витальевич, наверное, не ошибусь, если скажу, что главное достижение Государственного симфонического оркестра Татарстана в 2016 году — это декабрьское турне по Европе. И наша газета писала об этом. П оделитесь впечатлениями от выступления в европейских городах, особенно в Вене. Время прошло, страсти улеглись — и что в «сухом остатке»?

— В сухом остатке — овации в каждом из 6 залов, в которых мы играли. В сухом остатке — ощущение победы и гордость за республику и Россию. В Вене был наш центральный концерт, и он прошел в переполненном зале. А венский зал «Музикферайн» — это Мекка для любого музыканта! Но главное — наш концерт заснял французский телеканал Mezzo, и этот концерт будет показан по всему миру — по контракту это 80 показов.

— В России в том числе?

— Есть некоторые сложности, но они преодолимы, например, в прошлом году пять наших концертов, которые транслировал канал «Культура», были заимствованы у Mezzo на определенных условиях.

— Вы ранее бывали в зале «Музикферайн», пусть даже в качестве зрителя?

— Никогда!

— И как вам этот знаменитый зал — по акустике, обстановке, публике?

— Залу почти 200 лет, и с тех пор там ничего глобально не меняли. Там, например, есть артистический подъезд, куда можно въехать на лимузине, а раньше, видимо, кареты туда заезжали. Что касается акустики, то я не переживал ничего подобного в мире, даже в японских залах. Такое впечатление, что играешь на органе — оркестр так звучит. Я ни в одном зале не ощущал такого акустического гурманства! Еще меня потрясли полы на сцене — эти балки все такие покоцанные, пошкрябанные, но они лежат 200 лет и звучат. У меня сразу возникли ассоциации с мастеровыми инструментами — скрипками, виолончелями, альтами, которые с годами акустически и тембрально только набирают.

«Венский зал «Музикферайн» — это Мекка для любого музыканта!» / Фото предоставлено ГСО РТ

— К России опять вспыхнуло негативное отношение на Западе. Вы на себе это ощущали?

— Я учился на примере Ростроповича, Мравинского, Светланова, которые, несмотря ни на что, ездили по всему миру, олицетворяя собой нашу культуру. Считаю, когда начинаются политические сложности, то музыканты, артисты, выступают своего рода послами, дипломатами. Ни в одном городе мы не чувствовали агрессивного начала или противоречий. Люди просто приходили слушать музыку. Они не знали наш оркестр, но знали, что если из России приезжает коллектив, то он имеет определенный знак качества. Подчеркиваю: мы не снимали залы в аренду, не платили за это огромные деньги! Это очень важная деталь.

— Любой может арендовать такой зал «Музикферайн»?

— Пожалуйста! Плати 50 тысяч евро — и зал твой. Но вопрос в том, в каком контексте ты сыграешь. А мы играли в абонементе «Музикферайн», то есть уже за год до этого были включены в программу концертов на сезон. Мы были вплетены в канву абонемента, и это говорит о многом. Так же было и в Линце, и в Братиславе, где мы были включены в программу фестивалей.

— Если вы выступали в рамках абонемента и фестивалей, то это, наверное, накладывало какие-то обязательства на вас, например, в выборе произведений?

— Программу диктуют всем и всегда! Даже Большой театр на гастролях не может играть, что захочет.

— В предложенной вам программе были новые для вас произведения, которые оркестр не исполнял ранее?

— Нового ничего не было. Первая симфония Рахманинова — это наш конек, «Картинки с выставки» Мусоргского я начал играть уже со второго сезона, увертюру к опере «Руслан и Людмила» Глинки, аккомпанемент с Денисом Мацуевым — это мы уже наизусть играем. Я предложил исполнить оригинальную версию Мусоргского «Ивановой ночи на Лысой горе», а не в обработке Римского-Корсакова. Они с радостью приняли мое предложение, потому что это очень редко звучит. Репертуар выступлений мы не выбираем, но обсуждать и предлагать можем.

«ВОТ ЕСЛИ БЫ ГУБАЙДУЛИНА НАПИСАЛА ДЛЯ ОРКЕСТРА ПРОИЗВЕДЕНИЕ...»

— В конце выступлений вы исполняли «Стан Тамерлана» Александра Чайковского?

— Обязательно! Бисы не обсуждаются. Что касается вызова на бис, то в «Музикферайн» нам сказали так: вот вам лимит по времени, и в 22:30 «свечи погаснут». Я сразу вспомнил Золушку... Там есть свои условности. Но мы все успели, сыграли и Петра, и Александра Чайковского. Не буду лукавить: в каждом зале «Стан Тамерлана» заканчивался дикой овацией и стоячими аплодисментами. Это произведение написано так виртуозно, что на него по-другому зал просто не реагирует — и меломаны, и просто слушатели, и люди, которые вообще ничего не понимают в музыке. Слушатели воспринимают это как подарок. Действительно, это очень красивые и яркие ноты, которые срабатывают в любом случае. «Стан» был испытан на всех «полях» — от периферии до Казани, Москвы и Санкт-Петербурга. И в Вене мы его тоже играли. Большая удача, что у нас есть такое сочинение.

— В прошлом году на интернет-конференции вы сетовали, что татарстанские композиторы ничего подобного — «бисового» — вам предложить не могут. Ситуация не изменилась?

— Нет не только ничего близкого, но вообще никто ничего не написал! К сожалению. Единственный композитор, который что-то предложил, — это Анатолий Луппов. Он написал монооперу и хочет, чтобы ее с нашим оркестром исполнила Хибла Герзмава. Но вряд ли она за это возьмется. Эльмир Низамов обещает воплотить свою идею, но это продолжается уже полтора года. У него действительно прекрасная задумка, и я надеюсь, что он ее воплотит, но в нотах я пока ничего не видел.

Мы три-четыре концерта в сезон играем по произведениям, предложенным союзом композиторов РТ, но при всем моем уважении к татарстанским композиторам я не могу сказать, что есть какие-то откровения, которые могли бы сейчас перевернуть мир. К сожалению, этого нет. Я это говорил и буду говорить, чтобы таким образом немного мобилизовать композиторов.

«При всем моем уважении к татарстанским композиторам я не могу сказать, что есть какие-то откровения, которые могли бы сейчас перевернуть мир»

— Может быть, уже «все ноты сыграны», и творческое затишье не только у местных композиторов, но и повсеместно?

— Боюсь, что нет. Посмотрите на Софию Губайдулину, на Родиона Щедрина, на Александра Чайковского — они продолжают творить.

— А молодые композиторы активно творят?

— Есть и молодые, конечно. Из самых «продвинутых» — Антон Танонов, Дмитрий Курляндский. Есть много композиторов, которые не просто пишут в стол, а звучат по миру. Для того чтобы быть востребованными, надо трудиться.

— С Софией Губайдулиной у вас не было разговора о том, чтобы она что-то «бисовое» написала для оркестра?

— Был такой разговор пять лет назад, когда она приезжала в Казань по нашей инициативе. Она мне отказала тогда.

— Почему?

— Сказала, что у нее много заказов, что очень занята. У великих — свои планы... Но если бы Губайдулина, которая ассоциируется с Татарстаном, с Казанью, написала для нашего оркестра хотя бы небольшое произведение, то мы были бы ей очень благодарны. Софию Губайдулину знают во всем мире. А музыка — это гигантская сила!

«Концерты прошли не просто достойно, а на высочайшем уровне! Прошло пять концертов — один в Москве, четыре в Казани. И был отдельный концерт Губайдулиной»

« ВСЕ ЖДАЛИ, КАК ТАТАРЫ СЫГРАЮТ ОНЕГГЕРА»

— Как вы считаете, фестиваль современной музыки имени Софии Губайдулиной Concordia в 2016 году, юбилейном для композитора, прошел достойно? (Романова А.Н.)

— Концерты прошли не просто достойно, а на высочайшем уровне! Прошло пять концертов — один в Москве, четыре в Казани. И был отдельный концерт Губайдуллиной. Конечно, мое мнение субъективно, для оценки есть критики и эксперты. Очень авторитетный музыкальный критик Петр Поспелов, который известен не только в российских, но и международных кругах, очень долгое время не приходил на наши концерты в Москве, хотя мы там играем уже пять лет. А вот на ораторию «Жанна д Арк на костре» Артюра Онеггера пришел, и в федеральных «Ведомостях» вышла его статья. Если Поспелов написал о вас хотя бы две строчки, то это уже очень много.

Исполнить «Жанну д Арк» — это моя идея. Во-первых, потому что это актуально, во-вторых, это необыкновенно музыкальный язык, в-третьих, в Казани это произведение вообще никогда не звучало. Партитура невероятно сложная: там много хоров, чтецы и драматические артисты, солисты-певцы. И очень затратно с нуля это делать. Но мы это сделали! И выступление прошло с феноменальным успехом, особенно в Москве, а там всегда ждут чего-то «жареного». Все ждали, как татары сыграют Онеггера...

Любопытный читатель в архиве на meloman.ru может посмотреть все выступления оркестра Татарстана. А вообще мы абсолютно открыты: оркестр есть в соцсетях и «ВКонтакте», и на «Фейсбуке», и в «Твиттере», и в «Инстаграме», и на YouTube. И мы выдаем досконально всю информацию в онлайн-режиме — как горячие пирожки из печи. Те, кто хочет следить за нашей динамикой, всегда найдут информацию.

— Титул «Человек года» в культуре Татарстана по версии «БИЗНЕС Online» поделили поп-певец Элвин Грей и руководитель ГМО РТ Александр Сладковский. Как вы восприняли эту информацию? Вам не обидно за народ, который так голосует? (Андрей Федоров)

— Народу как подашь, так он и будет голосовать. Мне кажется, что изначально в опросе был какой-то подвох. Вот, например, в премии «Грэмми» есть разные номинации, и никогда Валерий Гергиев не соревновался с исполнителем поп-музыки — Майклом Джексоном или Принцем. Нельзя мешать винегрет с ананасовым соком и еще туда добавлять котлеты и хлеб. Это несъедобно!

— А если возьмем отдельно классическую музыку, то с кем из Татарстана вы могли бы оказаться в опроснике для голосования?

— В Казани есть камерный оркестр, оркестр современной музыки, есть оперный театр, уже есть и молодежный симфонический оркестр. Насколько я знаю, в Челнах есть камерный оркестр. Руководители этих коллективов могли бы оказаться в вашем списке. Знаю, сегодня и духовой оркестр «на парах» — решается вопрос о его создании. Чем больше будет музыки, тем лучше.

«У нас сегодня самый заурядный концерт продается 100-процентно. А когда приезжают Мацуев, Плетнев и другие, то в зале народу больше, чем он может вместить»

« МОЖНО СКАЗАТЬ: АХ, ЛЮДИ НЕКУЛЬТУРНЫЕ...»

— Как с аудиторией классической музыки? Больше музыки — это хорошо, а слушателей для всех хватит?

— Если хорошо сделано, то люди будут ходить! Вот у ГСО РТ нет провальных концертов.

— Согласитесь, для классической музыки должна быть подготовленная аудитория.

— Так ее же надо воспитывать!

— Но чтобы воспитать, людей надо как-то затащить в зал!

— Мы же как-то затащили! В 2009 году я играл первый в Казани концерт — 50 человек в зале было... Но ведь как-то нам удалось переломить ситуацию. Все остальное — отговорки. Можно сказать: ах, люди некультурные, они не хотят приходить. Но вы сделайте продукт, который захотят покупать! Создайте институцию, о звучании которой зрители будут из уст в уста передавать информацию, и люди захотят прийти просто из любопытства. У нас сегодня самый заурядный концерт продается 100-процентно. А когда приезжают Мацуев, Плетнев и другие, то в зале народу больше, чем он может вместить.

«За 2016 год было проведено 101 мероприятие при плане 60, что составляет 168 процентов»

— Кстати, как ГСО РТ выполнил плановые показатели в 2016 году?

­— За 2016 год было проведено 101 мероприятие при плане 60, что составляет 168 процентов.

Концерты посетили почти 101,5 тысяч зрителей при плане 45 тысяч, что составляет 225 процентов. Заполняемость зала ГБКЗ имени Сайдашева при проведении концертов оркестра составила 122 процента при плане 96. Оркестром была проведена огромная работа по подключению онлайн-, интернет- и офлайн-аудитории. Работа в данном направлении дала отличные результаты: с привлечением новейших коммуникационных технологий концерты нашего оркестра посмотрели в 2016 году почти 92 миллиона человек.

— А VIP" ы начали ходить на ваши концерты? Помнится, раньше вы говорили, что правительственные балконы пустуют...

— Ходят, и тенденция очень хорошая. Не может сразу быть результат — с ночи на утро. Сначала создаешь оркестр, потом создаешь публику, а уж потом появляется симбиоз. Потом, я надеюсь, мы сделаем настоящий зал, которого мы уже достойны...

— А есть уже какие-то подвижки в этом вопросе?

— Я не знаю, я этим не занимаюсь, но это мечта всей моей жизни...

— Но если залом не заниматься, то ничего и не будет!

— Я могу заниматься только тем продуктом, который будет инсталлирован в этот зал и очень органично там будет смотреться. Насколько я знаю, есть какие-то задумки, идеи, но конкретных подвижек нет.

«Сначала создаешь оркестр, потом создаешь публику, а уж потом появляется симбиоз» / Фото: president.tatarstan.ru

« КОНЕЧНО, НАМ НУЖНЫ СКРИПКИ СТРАДИВАРИ, НО ОНИ СТОЯТ ПО 6 - 7 МИЛЛИОНОВ ЕВРО»

— Какие новые (старинные) инструменты приобрели за прошедший год? Насколько сегодня обеспечен оркестр инструментами? Чего не хватает? (Ильхам)

— Мы приобрели инструменты, но не мастеровые. Приобрели необходимые инструменты для духовиков, для ударных. Мы постоянно что-то подкупаем. Проблема в том, что бюджет не резиновый. Но если раньше мы делали закупки для того, чтобы оркестр начал звучать, то сейчас мы этот звук начинаем вывозить, а чтобы выезжать — это очень дорогое удовольствие. Те средства, которые мы тратили раньше только на инструменты, сегодня распределяем таким образом, чтобы хватило и на гастрольную деятельность, а она у нас и по России очень обширная. Конечно, нам нужны скрипки Страдивари, но они стоят по 6 - 7 миллионов евро. Это бюджет целого оркестра на год!

Но я надеюсь, что эти 6 лет прошли не даром, что все было разумно сделано и что в ближайшие годы это будет так же разумно развиваться, мы будем иметь такую же потрясающую поддержку от президента РТ Рустама Нургалиевича, которую мы имеем. И, конечно, чем больше о нас будут знать в мире, чем ярче будет звучать наш оркестр, тем нужнее нам станет свой зал и тем скорее Казань станет местом музыкального притяжения. Это все звенья одной цепи.

— В обеспечении инструментами какие-то прорехи есть?

— Прорех нет вообще никаких. Сейчас идет разговор о количестве. У нас уже 24 мастеровых инструмента. По идее, мне надо бы еще столько же. А вот духовые все укомплектованы. Мы купили комплект колоколов — 7 штук, от маленького до большого. Но это все необходимо. Мы открывали нынешний сезон знаменитой рахлинской симфонией Шостаковича, которой Рахлин дирижировал в присутствии композитора на мировой премьере в Москве. А 10 апреля 1967 года Рахлин дирижировал в оперном театре, тем самым дав начало жизни нашему оркестру. И там в последней части звучит колокольный набат... Инструментами мы сегодня укомплектованы, но предела совершенству нет.

«ЕСТЬ ПРИНЦИПЫ, КОТОРЫЕ Я ИСПОВЕДУЮ В ЖЕСТКОЙ ФОРМЕ»

— Как вам удается весь оркестр держать в ежовых рукавицах? (Виталий)

— В ежовых рукавицах я держу прежде всего себя. Это заключается в самоорганизации и самодисциплине. Такое количество программ, которое я ставлю, требует большой работы. Мне 51 год, а я, как мальчик, учу каждый день что-то новое. А если я учу, то почему же музыкантам не учить? Без этого невозможно развитие. Есть принципы, которые я исповедую в жесткой форме. Буквально недавно молодой альтист прямо с репетиции был уволен. Без разговоров! Я вижу, что он один раз не попал в ноты, два не попал, три... Репетиция — это не читка с листа. Человек сидел в оркестре почти полгода, а толку от него никакого. Я поднял его и сказал: вы свободны. А как по-другому?! Если мы карабкаемся на Эверест, то от балласта надо избавляться.

— В своих интервью вы хвалите музыкантов оркестра, а кто составляет костяк коллектива, кто, образно говоря, играет первую скрипку? (Мария М.)

— Первую скрипку — в прямом и переносном смысле — играет потомок великого татарского композитора Алмаза Монасыпова Максим Монасыпов. У нас вообще половина оркестра Монасыповых: жена Максима играет в группе контрабасов, мама и брат — в группе первых скрипок, папа и жена брата — в группе вторых скрипок. Это большая гордость, что есть такие люди, которые не просто носят фамилию своих выдающихся предков, а сами имеют достижения. Максим в последнее время сделал огромный рывок. Кстати, в Вене он блистательно играл соло во втором концерте Чайковского. А вообще «первую скрипку» в оркестре играют надежные люди — концертмейстеры, которые отвечают за своих подчиненных. Это проводники моих идей. Эта структура не мной придумана, она всегда была, есть и будет.

«В ежовых рукавицах я держу прежде всего себя. Это заключается в самоорганизации и самодисциплине. Такое количество программ, которое я ставлю, требует большой работы»

— Профессионалы, которые достигли определенного успеха, имеют тенденцию идти дальше и выше... Так в любой области. А у вас как?

— И нет проблем — пожалуйста! Но таких претендентов у нас пока не было. Еще никто не пришел и не сказал, что его берут в оркестр Светланова, Плетнева или Темирканова...

— И слава Богу? Или это говорит о недостаточном уровне наших музыкантов?

— Это говорит о том, что у нас должна быть колоссальная подпитка, мы должны воспитывать детей. У нас есть музыканты, которые могут сесть в любой лучший оркестр страны, но просто везде свои законы, своя «семья», куда не пускают из чужих домов. Но если кого-то из наших музыкантов пригласят, я буду только рад, потому что это будет означать, что мы куем такие кадры, которые соответствуют мировым стандартам. И раз мы выступаем в лучших залах, то у нас по-другому быть не может.

— А сложно будет найти замену неожиданно выпавшему звену?

— Год назад у нас посыпалась группа ударных: заболел концертмейстер, потом он вместе с женой ушел из оркестра, и из шести музыкантов осталось только четверо... Конечно, это был сильный удар, потому что у нас нет времени на передышку — концерты идут потоком. И мы устроили конкурс, на который моментально приехали 6 литавристов из разных городов. Выбрали одного — из оперного театра Екатеринбурга. Там он был авторитетным, а у нас ни то ни се. А мне нужен результат сейчас! Месяца через три он не выдержал нашего темпа... К моему счастью, откликнулся музыкант Константин Колесников, который учился в Петербургской консерватории примерно в одно время со мной, а потом принимал участие в некоторых моих проектах. И он возглавил нашу группу ударных, показывает пример молодым музыкантам.

«Музыкантов, которые могут сесть и сходу сыграть, в Казани просто нет. Я везде говорю: этим надо озаботиться, иначе скоро некому будет играть»

— Пришлось искать замену по всей стране, а ведь в Казани своя консерватория...

— Кадров нет! Ведь ко мне не пришли ударники из консерватории, и в конкурсе казанские не участвовали. Музыкантов, которые могут сесть и сходу сыграть, в Казани просто нет. Я везде говорю: этим надо озаботиться, иначе скоро некому будет играть.

— В каких компонентах исполнительского мастера наш оркестр отстает от ведущих коллективов? (Алмаз)

— Уровень концертмейстеров группы труб нашего оркестра и, к примеру, оркестра имени Светланова очень разный. Понимаете, существует среда, в которой человек растет, и эта среда разная — в Петербурге она одна, в Москве — другая, в Казани — третья, в Вене — четвертая и т. д. Вот только в этом отличие, а все остальное — это труд. Оркестры, которые уже давно завоевали признание, могут себе позволить какие-то огрехи, а мы этого себе позволить не можем.

«Я сегодня не просто дирижер — я представляю Татарстан, и все знают, что Сладковский — это Госоркестр Республики Татарстана, а Госоркестр Республики Татарстан — это Сладковский» / Фото предоставлено ГСО РТ

«Я МЫСЛЮ МАСШТАБНО: ПЛАСТАМИ, ЭПОХАМИ, СТИЛЯМИ»

— ГСО РТ крайне редко исполняет произведения Р. Вагнера. Хотелось бы узнать, почему? Вам не нравится Вагнер или есть какие-то другие причины? То же самое можно сказать про русский романс. Вы считаете этот жанр несерьезным или формат концерта, посвященного романсу, не вписывается в общую стратегию оркестра, выбранную вами? (Нелли Шамсутдинова)

— Я обожаю Вагнера, но это оперный композитор, а в оркестре нет голосов — солистов, хора. К тому же оперы Вагнера строятся на лейтмотивах, в них вообще нет остановок. Вагнер — это целая философия, а не просто оперы для души. Оперы Вагнера — это сакральные тексты на древних языках — датском и немецком. Это тексты с невероятным смыслом и гигантским подтекстом. Чтобы поставить оперу Вагнера, нужны десятилетия и огромный ресурс.

А вообще Вагнер входит в наш репертуар — мы играем увертюру к операм «Тристан и Изольда», «Тангейзер», антракт и вступление к «Лоэнгрину». Планирую ввести в репертуар еще более сложную вещь — увертюру к опере «Нюрнбергские мейстерзингеры».

Но это все лоскуты, а я хочу покрывать цельным одеялом, например, играть всего Малера, Шостаковича. Нет сегодня оркестра (за исключением Гергиева), который за месяц может записать 15 симфоний и 6 концертов. А мы с фирмой «Мелодия» сделали потрясающий проект — записали все симфонии и концерты Дмитрия Шостаковича. Сегодня у нас в репертуаре 1-я, 4-я, 5-я и 9-я симфонии Малера, скоро будут 6-я и 7-я. И останутся только три хоровых — 2-я, 3-я и 8-я. Это вопрос будущего, но я мыслю масштабно: пластами, эпохами, стилями. И если говорить о серьезных подвижках в исполнении симфонической музыки, то это Малер, Брукнер, Шостакович, Чайковский, Бетховен, Брамс. Практически все произведения этих композиторов мы играем.

Что касается романсов, то они к симфоническому оркестру вообще не имеют никакого отношения, потому что романс — это камерная музыка для салонного музицирования.

«Я получаю кипы приглашений на какие-то туры, но мы выбираем самые престижные. Если уж что-то делать, то делать основательно»

«НЬЮ-ЙОРК, БОСТОН, ЧИКАГО, ТОКИО — ЭТО ВСЕ НАШИ ЦЕЛИ»

— В феврале оркестр планирует тур по Испании. Какую программу готовите, в каких городах пройдут ваши концерты? (Дамир Вафин)

— Тур предварил концерт в Московской консерватории, который мы играли с Денисом Мацуевым 2 февраля. А потом 4 февраля — Бильбао, где прозвучит Третий концерт для фортепиано с оркестром и Симфония №2 Сергея Рахманинова. 5 февраля в городе Логроньо — «Испанское каприччио» Римского-Корсакова и Симфония № 6 Петра Ильича Чайковского. 7 февраля в Мадриде, в государственном концертном зале, мы исполним Третий концерт для фортепиано с оркестром и Симфонию №2 Рахманинова. 8 февраля в городе Витория — Третий концерт для фортепиано с оркестром Рахманинова и Четвертую симфонию Чайковского. 10 февраля в городе Мурсия — Третий концерт для фортепиано с оркестром и Симфония №2 Рахманинова.

— Кто организовал этот тур? Вновь агентство IMG?

— Нет, на этот раз испанское концертное агентство «Голдберг менеджмент», и переговоры с ним мы начали еще в 2012 году.

— А кто кого нашел в 2012 году?

— Они нас нашли. Я получаю кипы приглашений на какие-то туры, но мы выбираем самые престижные. Если уж что-то делать, то делать основательно.

— И о чем велись переговоры с 2012 года?

— Просто у них до 2017 года вся программа была расписана. Мы едем туда с Мацуевым, поэтому график выступлений зависит и от его календаря, и от других факторов.

— С агентством IMG сотрудничество продолжится?

— Да, 1 февраля мы встречаемся со вторым лицом в IMG — с Харольдом Кларксоном, и мы намерены продолжить наши совместные действия на следующий сезон и далее.

— А Америка в ваших планах есть?

— Не все сразу...

— Где престижнее выступить — в Европе или в США? Где публика искушенней?

— Дело не в том, где престижнее, а в том, куда тебя приглашают. Карнеги-холл в Нью-Йорке, Бостон или Чикаго — это тоже Мекка своего рода. Престижно выступить и в Токио. Это все наши цели. И мы начали не с самых плохих залов, но всему свое время. Я только знаю, что спонтанно, само по себе, это произойти не может. Для того чтобы выйти на такой уровень, надо ему по-настоящему соответствовать.

«В этом сезоне у нас было несколько премьер мирового масштаба: Третья симфония и поэма «Колокола» Рахманинова, Шестая симфония и «Песнь о земле» Малера. Чем еще поражать?»

« РОСТРОПОВИЧ — ЭТО ОСОБАЯ ВСЕЛЕННАЯ»

— Из афиши на вашем сайте знаю, что 26 апреля ГСО РТ в Баку примет участие в IX международном фестивале Мстислава Ростроповича. Как оркестр попал в программу этого фестиваля? (Ирина А.)

— На нас вышли, как это было и с Испанией, и с IMG. Мир маленький, а с интернетом расстояния стали еще меньше. На наши фестивали в Казань стали приезжать музыканты, люди видят уровень развития оркестра. Репутация идет впереди тебя... Что касается фестиваля Ростроповича, то мне позвонила Ольга Мстиславовна Ростропович и предложила обсудить вопросы нашего участия в юбилейном (!) фестивале — в этом году Ростроповичу исполнилось бы 90 лет. Поскольку он рожден в Баку, уже много лет там проходит данный фестиваль. На одном из первых фестивалей я играл с Юрием Башметом — и с тех пор мы в добрых отношениях с Ольгой Мстиславовной. Сказать, что огромная честь участвовать в таком мероприятии, — это не сказать ничего, потому что Ростропович — это не просто человек-легенда, а особая Вселенная. Все, что с ним связано, абсолютно свято для любого музыканта.

— Что вы в Баку исполните?

— Виолончельный концерт Лютославского, который был посвящен Мстиславу Леопольдовичу. Также исполним Восьмую симфонию Шостаковича, которую дирижировал Ростропович, уйдя со сцены и больше на нее не возвращаясь. Это было на праздновании 100-летия Шостаковича в 2006 году в Московской консерватории. Я был в зрительном зале. Симфония заканчивается мистически — ты просто видишь, что человек уходит в другой мир... Ростропович в то время был уже тяжело болен, но выдержал, продирижировал. Ростропович сыграл очень значимую роль в моей жизни — его портрет висел у меня в спальне. У меня там было три портрета — Караяна, Бернстайна и Ростроповича за дирижерским пультом. Засыпая и просыпаясь, я смотрел на них...

Я был еще молодым человеком, когда Ростропович триумфально вернулся в Россию после изгнания из СССР и всем сказал: ребята, вы были не правы... Он вернулся со своим оркестром, его носили на руках, о нем снимали фильмы. И я это видел, для меня это был огромный пример. Для меня был пример личного мужества, когда он, сбежав из Парижа, прилетел в Москву и с автоматом в руках защищал демократию...

— Вам довелось встречаться с Ростроповичем?

— Я был его ассистентом на программе «Неизвестный Мусоргский» в Ленинградской консерватории. Это было в год его юбилея — в начале 2007-го, когда он уже плохо себя чувствовал. На репетиции я его поприветствовал, а он потрепал меня по щеке...

— В нашем оркестре есть виолончелист уровня Ростроповича? (Ирина А.)

— Нет, конечно. Если бы в нашем оркестре был виолончелист уровня Ростроповича, то я, наверное, был бы Караяном...

«СВОЕ 50-ЛЕТИЕ ОРКЕСТР ВСТРЕЧАЕТ НА ПИКЕ СВОЕЙ ФОРМЫ»

— В апреле 2017 года ГСО РТ исполняется 50 лет. Как будет отмечен юбилей?

— Состоится VII международный фестиваль «Рахлинские сезоны», в рамках которого будут исполнены четыре гигантские программы. Будет просто пиршество симфонизма! Мы изначально решили проводить рахлинский фестиваль именно в апреле. Считаю, что 50-летие оркестр встречает на пике своей формы.

— Чем планируете поразить искушенную публику Москвы и Питера в этом году? (Борис Тимченко)

— В этом сезоне у нас было несколько премьер мирового масштаба: Третья симфония и поэма «Колокола» Рахманинова, Шестая симфония и «Песнь о земле» Малера. Чем еще поражать?

— Как вы видите свой дальнейший профессиональный рост? Ведь вы можете продвинуться дальше без оркестра, своим путем. Да, оркестр отличный, но региональный... (Фролова Наталья)

— В истории музыки XX и XXI веков можно привести только пару примеров, которым мы примерно соответствуем. Во-первых, Кливлендский оркестр, которым дирижировал Джордж Селл в 50 - 60 годы. Что такое Кливленд? Промышленный, никому не известный город. Но создали оркестр, который до сих пор эту марку держит. Джорж Селл всю жизнь положил на данный оркестр, и сегодня Кливленд узнают по его оркестру. Второй пример — оркестр в Бирмингеме под управлением Саймона Рэттла, который за 10 - 15 лет вывел оркестр на самый высокий уровень и стал сэром...

С другой стороны, дирижировать разными оркестрами — это мировая практика. Я счастлив, что работаю в Казани, и отказываюсь от огромного количества предложений, ограничиваясь только теми оркестрами, с которыми мне приятно работать. Скоро полечу на гастроли с ГСО имени Светланова по линии IMG, также в этом сезоне буду выступать с филармоническим московским оркестром. В следующем сезоне буду выступать с башметовским оркестром «Новая Россия».

Я сегодня не просто дирижер — я представляю Татарстан, и все знают, что Сладковский — это госоркестр Республики Татарстан, а госоркестр Республики Татарстан — это Сладковский. В этом смысле что может быть более незыблемого и авторитетного? Все знают, что удалось нам сделать. А что будет завтра, знает только Бог...

«Счастлив, что работаю в Казани, и отказываюсь от огромного количества предложений, ограничиваясь только теми оркестрами, с которыми мне приятно работать»

« ГАРМОНИЯ, МЕЛОДИЯ, РИТМ — ЭТО САМОЕ ВЫСОКОЕ ПРОЯВЛЕНИЕ ЛЮБВИ»

— Что для вас есть любовь ? (Александра)

— Для меня музыка — это любовь. Гармония, мелодия, ритм — это самое высокое проявление любви.

— Несколько лет назад видел вас и дирижера Федосеева на рыбалке с катера на Волге, в связи с этим вопрос: как вы относитесь к рыбалке, нравится ли вам природа Татарстана ? (Александр)

— Природа Татарстана мне очень нравится, а к рыбалке я отношусь негативно, потому что у меня никогда не клюет (смеется ). Владимир Иванович Федосеев — страстный рыбак, и мы решили его порадовать. Мы видели Свияжск прямо с реки: начинался закат, и зрелище было потрясающее...

— Если бы у вас появился чудесный, но реальный шанс что-то изменить в своей жизни, принять другое решение, возможность что-то исправить, причем не только сегодня, а за весь ваш жизненный и творческий путь, вы что-то изменили бы? Какие напутствия вы дали бы самому себе в юном возрасте? (Фролова Наталья)

— Я ничего не менял бы, но напутствие все-таки дал бы себе: в школе надо лучше учиться и больше читать. Очень много времени уходило на музыку, и сегодня иногда не хватает каких-то знаний, которые могли бы мне помогать.

«Мое отношение к миру очень практично: я люблю конкретных людей, а не весь мир огульно. И моя задача — постараться сделать жизнь этих людей более счастливой, успешной и приятной»

— Часто Малера сравнивают с великим русским писателем Достоевским. Они оба жили любовью к миру и человечеству, справедливость для них была религией. И хорошо описывает суть мировоззрения Малера его цитата: «Существует общеевропейский порок: повсюду говорят — меня это не касается... Но ведь так может утверждать не человек, а глиняная куча! Нет, меня все касается, весь мир...» Каково ваше отношение к миру и человечеству в целом ? (Александра)

— Во-первых, есть личные обязательства перед людьми, которые меня окружают. Мое отношение к миру очень практично: я люблю конкретных людей, а не весь мир огульно. И моя задача — постараться сделать жизнь этих людей более счастливой, успешной и приятной. Я сейчас говорю и об оркестре, и о нашем офисе, который обеспечивает работу оркестра. Я говорю и о ближайших родственниках, друзьях, и, конечно, о публике: забочусь, чтобы публика после каждого концерта была заряжена позитивом и распространяла добрые флюиды вокруг себя. Может быть, это очень примитивно, но зато честно и практично — ради этого стоит жить. Все остальное — суета и краснобайство.

— Александр Витальевич, спасибо за очень интересный разговор. Успехов вам и всей вашей команде!

Александр Витальевич Сладковский родился 20 октября 1965 года в Таганроге. Окончил Московскую государственную консерваторию им. Чайковского и Санкт-Петербургскую консерваторию им. Римского-Корсакова. Народный артист РФ.

1997 - 2003 — дирижер Симфонического оркестра Государственной академической капеллы Санкт-Петербурга.
2001 - 2003 — главный дирижер Государственного театра оперы и балета Санкт-Петербургской консерватории.
2004 - 2006 — главный дирижер Симфонического оркестра Государственной академической капеллы Санкт-Петербурга.
2006 - 2010 — дирижер Государственного симфонического оркестра «Новая Россия».
С августа 2010 года — художественный руководитель и главный дирижер Государственного симфонического оркестра Республики Татарстан.

Российский дирижер Александр Витальевич Сладковский считает, что его судьбу определили «семья, среда, окружение и кумиры». С маэстро трудно не согласиться: семья, в которой родился он в Таганроге в 1965 г., была музыкальной: отец – кларнетист, а мать – пианистка. Обучение в музыкальной школе для мальчика из такого семейства представлялось закономерным. Когда Александру было десять лет, семья переехала в столицу, где мальчик продолжил образование в кадетском музыкальном училище. Первым кумиром стал для юного музыканта : побывав на его концерте в тринадцатилетнем возрасте, Сладковский осознал, что хочет стать дирижером.

Первым шагом к осуществлению мечты стало поступление на военно-дирижерский факультет Московской консерватории, а затем – учение в Санкт-Петербургской консерватории. Здесь его наставлял , ученик Ильи Александровича Мусина. По воспоминаниям дирижера, наставник «фантастически ставил руки» – впрочем, это всегда было характерной особенностью петербургской школы дирижирования, принадлежность к которой является для Александра Витальевича предметом гордости.

Музыкальная жизнь Санкт-Петербурга всегда была очень насыщенной: в то время начал работать в Мариинском театре, публика с нетерпением ждала его премьерных спектаклей – в особенности произведений. Не менее интересными были концертные программы филармонии. Молодой музыкант посещал не только концерты и спектакли, но и репетиции.

Дирижерским дебютом его становится моцартовская опера « », поставленная в 1997 г. в театре консерватории. По прошествии двух лет молодой музыкант становится победителем Международного конкурса дирижеров им. , и это становится стартом успешной дирижерской карьеры.

До 2003 г. Александр Витальевич был дирижером оркестра Капеллы Санкт-Петербурга, а в дальнейшем становится ее главным дирижером. В 2010 г. возглавил Государственный симфонический оркестр Республики Татарстан.

Первый концерт с этим оркестром прошел при полупустом зале – слушателей было меньше, чем оркестрантов. Сказать, что дирижер застал исполнительский коллектив не в лучшем состоянии – значит, ничего не сказать. Прослушав каждого музыканта в отдельности на первой репетиции, он убедился, что лишь каждый десятый способен хотя бы «попасть в ноты», а некоторые оркестранты не соответствовали даже тому исполнительскому уровню, на котором пребывал тогда оркестр – этих музыкантов пришлось заменить, но Александр Витальевич осознавал, что перед ним стоит задача более сложная – изменить психологию доверенных ему людей, их отношение к работе. Приходилось не только добиваться, чтобы музыканты приобрели привычку учить партии к репетициям, но и регулировать общение внутри коллектива, даже учить исполнителей, как приветствовать друг друга.

По мнению Сладковского, в хорошем оркестре у музыкантов должна быть хорошая заработная плата, хорошие инструменты и представление о планах исполнительской деятельности на несколько лет вперед. С материальной стороной проблем не возникло благодаря получению гранта и поддержке со стороны президента республики, который поставил перед дирижером задачу – создать оркестр европейского уровня. Дирижер лично закупал инструменты у Эрика Блота – мастера, сотрудничающего со многими прославленными коллективами, в частности, с оркестром театра «Ла Скала», позднее были приобретены старинные скрипки и виолончели. На концертмейстеров групп дирижер возложил обязанность распределять инструменты в зависимости от качества исполнения – так у оркестрантов появился еще один стимул играть как можно лучше.

На репетициях Сладковский старается говорить как можно меньше: «Искусство дирижера – безмолвие», – утверждает он. Себя дирижер считает диктатором в том, что касается исполнительских задач и дисциплины, но свои «правила игры» он не навязывает оркестрантам насильно, а добивается, чтобы каждый из них понял, почему это необходимо. Во время выступлений он не допускает никакой импровизации – все должно быть выучено и подготовлено досконально.

Усилия дирижера увенчались успехом. Коллектив, который он не просто возглавил, а поистине «вырастил», действительно стал «оркестром европейского уровня» – так назвал его , один из солистов первой величины, выступавших с оркестром. С коллективом сотрудничали и другие «звезды» , Екатерина Мечетина, Николай Луганский. В полном соответствии с европейскими традициями, в программе оркестра нередко появляются циклы симфоний различных композиторов – , Бетховена. Включаются в репертуар и творения современников. Коллектив участвует в различных фестивалях. Сладковский основал несколько фестивалей в татарской столице, в частности, «Денис Мацуев у друзей».

Александр Сладковский сотрудничал с различными оркестрами Германии, Италии, Венгрии, Бразилии, Монте-Карло.

В 2016 г. Сладковский удостоился премии «Дирижер года».

Музыкальные Сезоны

Все права защищены. Копирование запрещено.